Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]
Если шагать по старым улицам вверх, к водонапорной башне, то даже не чувствуется, что дорога ведет в гору. Но остановишься, повернешься лицом к востоку – и сразу видно: высоко забрался.
Весь город как на ладони: разноцветные корпуса новых кварталов, трубы и стеклянные крыши станкостроительного завода, зеленая туча центрального парка, блестящий шпиль клуба речников с горящим на солнце якорем, серебряный пояс реки, краны над пристанью и, как строгий часовой, тонкая высокая телевышка.
Улицы западной окраины самые высокие. Но больших зданий здесь нет. Две четырехэтажные школы, больница, кино «Север» – вот, пожалуй, и всё. Остальные дома деревянные, небольшие и главным образом одноэтажные. И заборы деревянные, потемневшие от дождей. Кое-где у этих заборов бродят худые козы с грустными коричневыми глазами и щиплют листья лебеды и лопухи, пробившиеся сквозь узкий асфальтовый тротуар. А во дворах сердитые домохозяйки колдуют над помидорными и земляничными грядками и зорко поглядывают кругом: не пробрались ли сюда за добычей мальчишки.
Но мальчишкам не до этого. Плевать им сейчас на помидоры и землянику с высоты своих крыш. С запада движется плотный ровный ветер. Здесь не мешают ему многоэтажные дома, и он течет над улицами холма широкой воздушной рекой.
Мальчишки под негодующие крики матерей и соседок взбираются на дома.
Крыши – взлётные площадки. С них поднимаются к желтым облакам пестрые гудящие «конверты». А еще выше, туда, где синева прошита белыми нитками реактивных лайнеров, улетают мысли, мечты о такой высоте, когда облака остаются внизу и кажутся комочками ваты, лежащими на зеленых лоскутках лесов и степей. И еще выше. Здесь, на этих крышах, начинаются звездные дороги.
Генка и Владик стоят у флюгера, на самом гребне. Спина к спине, затылок к затылку. Вот так, прислонившись друг к другу, удобнее стоять на скользком шифере, прочнее.
Владик пониже ростом, и его отросшие волосы щекочут Генкину шею. Еще Генка чувствует, как ходят под майкой острые Владькины лопатки. Владик медленно «качает» нитку, пробует, как держится змей. Нитка тянется от зажатой в кулаке катушки через Владькино плечо, мимо Генкиной щеки, к белому «Фрегату».
«Фрегат» – Владькин змей. Выпуклый, как парус, большой. Правда, сейчас он стоит высоко и не кажется большим.
Генка тоже держит нитку. Он поднял «Кондор».
Это вопреки всем правилам. Нельзя запускать с одной крыши два змея: порывом ветра их может запутать – и тогда погибнут оба. Но Генке и Владику хочется быть вместе. Стоять здесь вдвоем, чувствовать живое дрожание нитей, тугую силу ветра, солнечное тепло и понимать друг друга с полуслова.
– Десять, – говорит Владик. Это значит, что он хочет поднять «Фрегат» еще на десяток метров.
– Давай.
Нитка начинает медленно скользить мимо Генкиного уха.
«Фрегат» качнулся вверх и снова стоит неподвижно. Трещотки «конвертов» гудят ровно и басовито, почти одинаково. Только если очень прислушаться, можно заметить, что у «Кондора» звук чуть ниже.
Генка смотрит на город. Стеклянные крыши завода играют далекими солнечными вспышками. Кружатся у старой колокольни белые и сизые голуби, стайкой проносятся рядом с рыжим «Шмелем» Яшки Воробья. Яшка все-таки опять его запустил. Трещотка «Шмеля» ревет так, что даже здесь слышно. А голуби не боятся, кружатся рядом. Значит, врут их хозяева, что птицы не выносят трещоток.
– Владь, слушай, – говорит Генка. – Голубятники новую пушку придумали. Ракетную установку, чтобы наши змеи посшибать! Вчера испытывали.
– Взорвалась?
– Просто сгорела. Они для топлива опилки в керосине вымочили. Ну и костерчик был! Серегина бабушка чуть со страху не померла. Серегу до сих пор из дому не пускают. И голубей отец продать хочет.
– Жалко.
– Голубей?
– Серегу этого все-таки жалко. Любит он, наверно, голубей, – говорит Владик.
– Любит, конечно… А я не люблю, – признается Генка.
– Почему?
– Ну, так. Бесполезные какие-то. Про домашних я не знаю, может быть, они хорошие. А дикие – как настоящие тунеядцы: по асфальту целыми стаями ходят, корм выпрашивают. Толстые, как свиньи.
– Я не помню, какие голуби, – тихо говорит Владик.
Генка молчит.
– Белые? – спрашивает Владик.
– Белые, – смущенно отвечает Генка. – Коричневые бывают. А больше всего сизые. Белые еще ничего, а сизых я не люблю.
– В «Севере» фильм «Прощайте, голуби» идет, – говорит Владик. – Гена… сходим, а?
Генка не отвечает.
Он старается не показать своего удивления. Но и что сказать, он не знает. Владька – в кино?!
– Я хоть послушаю, – говорит Владик. – Мы иногда приемником телепередачи ловим. Знаешь, как интересно, если картину передают… Сходим?
– Сходим, – решительно отвечает Генка.
Он уже понял: Владик и здесь хочет быть как все. Ладно, они сходят в кино, хотя этот фильм Генка видел два раза…
«Кондор» стоит ниже «Фрегата». Что делать, у каждого змея свой потолок. Высота зависит не только от силы ветра. Важно еще и то, сколько ниток может поднять «конверт». Ведь нитки – это груз. Кажется, велика ли тяжесть, а посмотрите, как они провисают в воздухе! И тянут змея к земле. Чем больше «конверт», тем прочнее и толще должны быть нитки. Значит, и тяжелее. А если его сделать маленьким, трудно ему будет удержаться в потоках ветра. И надо чувствовать, надо рассчитывать так, чтобы змей получился не маленький и чтобы нитка была полегче. Владик это умеет. В его тонких быстрых пальцах будто спрятаны крошечные точные приборы, которые не могут ошибаться. Они выбирают нужный вес и толщину дранок, чувствуют упругость и плотность бумаги, легко находят центр тяжести змея. Генка может лишь завидовать, хотя он не новичок среди змеевиков. Но он не завидует.
Он просто смотрит на «Кондор» и «Фрегат», и ему хорошо. Генка зорко следит, чтобы два змея не сошлись очень близко. Если это случится, Генка рывком выпустит метров двадцать нитки. Она размотана заранее и петлями лежит у его ног. Тогда «Кондор» сразу «клюнет», уходя вниз от столкновения.
Нитка дрожит, передавая пальцам беспокойство ветров; «Фрегат» почти неподвижен, «Кондор» медленно ходит вправо и влево, словно высматривает добычу. Генка следит. Он должен следить за двоих.
Владик стоит лицом к ветру. Как всегда…
– Странный ветер, – говорит Владик.
Генке ветер не кажется странным. Обыкновенный. Хороший. Генка слегка пожимает плечами. Владик это чувствует.
– Слишком теплый ветер, – объясняет он. – Это не циклон.
Генка таких тонкостей не понимает. Все ветры, дующие в августе, кажутся ему одинаковыми.
– Как бы чего не было… – задумчиво говорит Владик.
– А чего? – спрашивает Генка.
– Не знаю пока… Чувствуешь, он перешел немного к югу?
– Ну, чуть-чуть.
– Теплый… Вот бы термометр сейчас!
– Скоро будет, – оживляется Генка. – Шурка Черемховский обещал сделать. Со стрелкой, как ты говорил.
– Шурка?
– Помнишь, который рассказывал, что марсианские спутники – искусственные. Когда мы в Илькином дворе «Аэлиту» читали.
– Помню… А он разве может?
– Шурка? Он уже за шестой класс весь учебник прочитал по физике. И за седьмой тоже. Он такие штуки может делать! Вообще-то он не очень… Вареный какой-то. Шума не любит. Но он умный. Он объяснял, как хочет сделать, только я не помню. Какая-то проволока там будет. От тепла расширяется, от холода сжимается.
– Хорошо бы…
– Владька! – вдруг вспоминает Генка. – Ты почему не пошел с Илькой, когда он звал «Аэлиту» дальше слушать?
Владькины лопатки вздрагивают.
– Ну? – хмуро спрашивает Генка.
– Занят был.
– А что делал?
– Ну… не помню.
– Врешь, – говорит Генка. – Даже Илька догадался, что ты врешь. Ты сидел и ничего не делал.
Владик резко шагает вперед, и Генка, потеряв опору, чуть не валится навзничь.
– Ну вру! – звонко говорит Владик. – А вы… Вы же нарочно собираетесь и читаете. Только для меня. Вы же эту книгу читали!
– Дурак! – с удовольствием произносит Генка. Он шагает спиной вперед и снова прислоняется к Владику. – Нет, в самом деле. Читали. А нам второй раз тоже интересно. Мы вчера и без тебя читали, все равно. Двадцать три страницы. Теперь будешь дальше слушать и не поймешь ничего. Сам виноват.
Владик вздыхает. Генке кажется, что вздыхает он с облегчением.
– А помнишь, как Илька все спрашивал: «Это по правде было?» Забавно, – говорит Владик.
Генка считает в небе «конверты». Один, два… пять… девять… Ого, вон еще два: «Сатурн» и «Битанго».
– Одиннадцать змеев, – говорит Генка. – Здорово сегодня! А «Фрегат» все равно выше всех.
